Хорал [litres] - Кент Харуф

– Ты знаешь, где я живу, – сказала Мэгги Джонс.

– Если только ты недавно не переехала, – ответил Гатри.

– Я все там же, – сказала она. – Увидимся у меня.

И она вышла из бара первой, а он поднялся по лестнице и зашел в туалет сбоку от главного коридора. К писсуарам была очередь, он ждал. Справа старик в синей рубашке болтал с мужчиной рядом, пока оба заканчивали свои дела.

– Как давно ты женат, Ларри?

– Двенадцать лет.

– Черт возьми, парень. Долго же тебе еще.

Ларри повернулся к нему, застегнулся и вышел. Гатри встал на его место.

Снаружи полночный воздух был свежим и морозным. Падала мелкая ледяная пыль, сверкала в свете фонарей. Люди окликали друг друга, кричали на парковке. Сквозь тучи проглядывали мириады поблескивающих звезд, чистых и ярких. Гатри завел старый пикап, выехал с гравия на шоссе и спустя пару кварталов повернул на юг, проехал еще квартал до ее дома. На крыльце был включен свет, слабая лампа горела в коридоре. Он подошел к двери и не знал, стучать или нет, но решился войти. Внутри было тихо. Тут она вышла из кухни. Босиком подошла и встала перед ним.

– Поцелуешь меня?

– Кто здесь? – спросил он.

– Мой отец. Я только что заглядывала к нему. Он уже улегся. Уже вовсю спит.

– Что ж, – ответил он. – Стоит попытаться разок.

Она потянулась к нему, и он ее поцеловал. Даже без туфель она была почти одного с ним роста. Он шагнул вперед, обнял ее, и они поцеловались крепче.

– Почему бы нам не пройти в спальню? – сказала она.

Когда Мэгги разделась, оказалось, что ее кожа нежно-кремового оттенка, как с картины. У нее была большая полная грудь, широкие бедра, длинные мускулистые ноги. Он сидел в кресле рядом с кроватью и смотрел на нее. Впервые с тех пор, как он ее знал, она казалась почти заторможенной, нерешительной.

– Я всего лишь большая состарившаяся девушка, – посетовала она. – Не та, к кому ты привык.

Она стояла, одной рукой прикрывая живот.

– Нет, Мэгги, ты очень красива, – сказал Гатри. – Ты этого не знаешь? У меня дыхание перехватило.

– Ты это всерьез?

– Боже, да. Ты этого не знаешь? Я думал, тебе все известно.

– Я многое знаю, – согласилась она. – Но это очень приятно слышать. Спасибо.

Она легла в постель.

– А теперь поспеши, – добавила она. – Чем ты занят?

– Пытаюсь снять с себя ботинки. Ноги так отекли, что не могу разуться, и все из-за того, что ты заставляла меня танцевать. Я будто по реке ходил, такие они мокрые.

– Ах ты бедняжка.

– Ты чертовски права.

– Хочешь, вылезу из постели и помогу тебе?

– Дай мне минутку, – ответил он.

Наконец ему удалось стащить с себя оба ботинка, он выпрямился, снял одежду и голый, дрожащий глядел на нее, – тогда она откинула одеяло, и он залез в постель.

– Боже, да ты ледяной, – удивилась Мэгги. – Придвигайся поближе.

В постели она была невероятно теплой и гладкой, а еще – самой щедрой женщиной, что он когда-либо знал. На ощупь ее кожа казалась бархатной.

– Но послушай меня, – сказала она.

– Что?

– Ты ведь в действительности меня не боишься?

– Боюсь.

– Скажи честно. Я сейчас серьезно.

– Это правда. Порой я не знаю, как тебя понимать.

– Не знаешь?

– Нет.

– Как это? Почему не знаешь?

– Потому что ты не похожа ни на кого больше, – объяснил он. – Тебя будто бы ничего в жизни не пугает, ты словно всегда побеждаешь. Ты всегда остаешься уверенной в себе, несмотря ни на что.

Она поцеловала его. Ее темные глаза изучали его в тусклом свете.

– Порой меня побеждают, – призналась она. – И пугают. Но я просто без ума от тебя.

Она потянулась вниз, коснулась его.

– И похоже, какая-то часть тебя знает, как меня понимать.

– Умеешь ты заинтересовать человека, – ответил Гатри.

* * *

После они уснули. Звезды за ночь сместились к западу, ветер едва дул. Примерно в полпятого утра она разбудила его и спросила, не хочет ли он вернуться домой до рассвета.

– Тебе это важно?

– Мне нет, – сказала она.

Они снова уснули, а потом, когда уже светало, она встала, потому что они услышали, как старик шурует на кухне.

– Мне нужно встать и приготовить ему завтрак, – сказала Мэгги.

Гатри смотрел, как она выбирается из постели, надевает халат, покидает комнату. Он полежал немного, прислушиваясь к их разговору, потом оделся и зашел в ванную. Когда он пришел на кухню, отец Мэгги сидел за столом с обвязанным вокруг шеи полотенцем, а перед ним стояла миска овсяных хлопьев. Старик зыркнул на него.

– А ты еще кто такой? – спросил он.

– Папа, ты ведь знаешь Тома Гатри. Ты его уже видел.

– Чего он хочет? Нам не нужна новая машина. Он пытается продать тебе машину?

Гатри попрощался с ней и поехал домой, сменил ботинки на кроссовки, снова выехал и отправился на станцию, где у путей лежала потрепанная стопка воскресной газеты «Денверские новости», перевязанная бечевкой. Он сел, свесив ноги, на краю платформы, уложенной брусчаткой, скатал газеты, затем встал, загрузил их в пикап и покатил по Холту; ранним утром улицы были еще почти пусты – ни машин, ни людей, и он бросал свернутые газеты из окна пикапа в направлении парадных дверей. Потом он поднимался по лестницам над Мэйн-стрит к темным квартирам над лавками и к середине утра завершил маршруты своих сыновей, вернулся домой, прошел к конюшне, покормил лошадь, кошек и пса. Дома состряпал себе яичницу и тост, выпил две кружки черного кофе, сидя на кухне, пока солнце светило ему в тарелку. Покурил немного. Затем лег на диван и читал газету. Три часа спустя проснулся с газетой на груди, она прикрывала его, как бродягу на скамейке. Он еще полежал тихонько один в пустом доме, вспоминая прошлую ночь и ее, гадая, что может начаться. Думал над тем, хочет ли он этого и если да, что это значит. Позже днем он позвонил ей.

– У тебя все хорошо? – спросил он.

– Да, а у тебя?

– И у меня.

– Хорошо.

– Мне понравилось, – сказал он. – Как думаешь, ты бы хотела еще как-нибудь встретиться?

– Ты ведь не предлагаешь настоящее свидание? – спросила Мэгги. – При свете дня?

– Не знаю, как это называть, – ответил Гатри. – Я просто говорю, что хотел бы пригласить тебя на ужин «У Шаттук» и раскошелиться на гамбургер. Посмотрим, как пойдет.

– И когда ты думал это сделать?

– Прямо сейчас. Этим вечером.

– Дай мне пятнадцать минут, чтобы собраться, – сказала она.

Он повесил